фото: Сергея Фокина

Я осторожно снимаю перо с вальдшнепов, добытых сегодня и вчера.

Их кожица белая от подкожного жирка, накопленного птицей к перелету на зиму.

Сегодня я запеку вальдшнепов с картошечкой в русской печи.

Чугунок вмещает аккурат трех птиц с овощами.

Почищен лучок, морковка нарезана.

Наготове гвоздика, лавр и черный перец.

Я не забуду поместить в чугунок ломтики сала и полстакана красного вина.

Вкус мяска дичи зависит от того, чем птица питается: утка, например, травкой, и вкус мяса ее оттеняет травка-тина; рябчик — ягодки и почки, оттого мясо его сухое (диетическое) и очень вкусное; косачик клюет зерно на полях — полноценно куриный вкус.

Вальдшнеп же кушает червей, жучков и прочих козявок: животный белок! Оттого мясо его красное и восхитительно ароматное. Однако сглотни слюну, его еще добыть надо.

Вальдшнеп, лесной кулик — «красная дичь» — желанная добыча для охотника. Однако не так-то просто его добыть. Сидит вальдшнеп весьма плотно: мимо в шаге пройдешь, а он не взлетит. Здесь существенную помощь окажет собачка.

Сведущие охотники таки знают, что взлетает с земли вальдшнеп очень близко. Попал — котлету сотворил, а не попал… собачка долго смеяться будет. Отпустить птицу метров на 20–30 в условиях даже редколесья далеко не всегда удается.

Спасет ситуацию патрон короткого боя (по-басурмански — дисперсант).

Я их делаю сам.

1. Ежели патрон закручен «звездочкой» (беру без контейнера), втыкаю медицинскую иглу, слегка разделав закрутку по центру,  сквозь слой дроби до пластикового пыжа. При выстреле пластмассовая головка иглы тормозится идущим сзади пыжом и рассекает заряд.

2. Ежели патрон закручен «в край» с дробовым пыжом, удаляю последнего (благо идут они сейчас пластиковые), вставляю в заряд клювом вниз «астру» — сложенный вчетверо конус пластмассы от пивной бутылки — ПЭТ и обратно помещаю пыж. На выходе из дульного среза «астра» расправляется как парус и сечет дробовой заряд.

Оба способа испытаны неоднократно: осыпь дроби весьма равномерная и убойная. Однако не факт, что патрон разместится в автомате. Я же уважаю два ствола: в одном патрон короткого боя, в другом — обычный патрон с дробью покрупнее.

Я иду по зарастающему полю за околицей деревни. Моя неугомонная помощница Берта — ирландский сеттер стремительно прочесывает редколесье слева и затем ныряет в невысокие елочки справа. В елушках, где мы собрали рыжики, собаки не видно. Я навесил на ее ошейник бубенчик. Бренчит — собака в поиске. Вдруг бубенчик затих — стоит собака.

— Дай! — теперь вероятность, что птица вылетит на меня — половина.

Слышно, как с кряхтеньем и матерщиной вальдшнеп поднимается на крыло. Он вылетел на дорогу в пяти метрах от меня. Я отпустил его до ближайшей березы и нажал гашетку правого ствола. Вальдшнеп скрестил лапки на груди и упал в траву. Хорошечно!

Я загреб к стенкам угли в печи и задвинул чугунок. У меня есть полчаса, чтобы достать из погреба огурчики, замешать чесночную заправку и пригласить соседа с шахматами на вечернюю трапезу.

Илья Домнин
21 декабря 2020 в 12:44

фото: Семина Михаила

26 сентября судила я Озерскую межрайонную выставку охотничьих собак.

Ринг легавых, само собой, ну и трех спаниелей мне подкинули в нагрузку.

Речка, полянка, рощица, голосящая русскими и русскими пегими.

Как же я все это люблю! Правильные это мероприятия, нужные. Когда-то на подобной выставке я получила заветный телефон заводчиков своего первого ирландца. Рыжих в ринге тогда поболе было, но и сейчас не так уж мало — 9 собак.

Из континенталов 5 курцхааров, 2 дратхаара и один бретонский эпаньоль, для которого я специально привезла ростомер. Всего 20 собак, включая спаниелей, — и ровно половина классных, притом что год был не богат на полевые мероприятия.

Так что я искренне поздравляю всех владельцев первопольных собак, заработавших в этом сезоне со своим подопечным диплом за рабочие качества!

Как же хорошо было на выставке! Там и звуки совершенно особенные — даже музыка явно лишняя — к началу экспертизы ее выключили, и остались лишь гончие и мерный гул мероприятия.

Да и организация была на высоте — спасибо Юрию Николаевичу, руководителю Клуба «Аргус» и всем, кто ему помогал.

Я в большей степени люблю судить полевые мероприятия, особенно если не главным — когда на тебе вся ответственность за принятие окончательного решения. А вот членом комиссии — всегда с удовольствием, да еще если с фотоаппаратом! Я бы с ружьем пошла, ведь хорошая работа собаки всегда заводит, но нельзя.

Впрочем, фотокарточки в качестве трофеев меня вполне устраивают.
На Озерской, правда, фотографировать было некогда — только успевай писать, поскольку после утренней планерки мне не достался стажер.

Собственно, я не сильно расстроилась из-за отсутствия — со стажерами сейчас беда. Такая, что проще самой заполнить все бланки и бумаги, чем объяснять не знающему правил, что и как заполнять и в какие графы что писать.

В поле такая же «петрушка». Встретить стажера, знающего без книжки расценки по графам, — большая удача.

Но, строго говоря, здесь я неправа. Ведь сегодняшние начинающие эксперты — это завтрашние полевые судьи. А значит, нужно растить смену, терпеливо объяснять молодым все тонкости. И учить, учить, подсаживая на эту особую атмосферу охотничьих мероприятий — будь то выставки или испытания. Ее сейчас очень не хватает — год был небогат на такие события.

Но вот парадокс — много лет назад их было еще меньше. А вот встречались мы чаще. Готовились, планировали, приезжали со всех регионов. Жили полем и собаками. Да и добирались своим ходом, с рюкзаком, палаткой и собакой куда-нибудь в Новгородскую, на Волхов близ Грузинино, на Всесоюзный чемпионат — без сотового телефона, Интернета и навигатора.

Да что навигатор, тогда еще и соцсети не придумали. Как жаль, что те времена прошли. И как здорово, что пришли новые. Я бы сейчас точно заблудилась и рюкзак бы не дотащила. Вот и подумалось — чем старше мы становимся, тем громче вздыхаем по ушедшему и сильнее ругаем тех, кто только начинает путь в охотничьем собаководстве.

А ведь им сейчас тяжелее: время другое, забот больше и ответственности. Тем ценнее люди, которые хотят заниматься правильной охотой с собаками, становиться экспертами, работать в системе охотничьего собаководства — подхватывать, так сказать, эстафету поколений.

В конце концов кто-то же должен сменить и нас! Поэтому, ребята, не бойтесь. Идите стажироваться в ринг или на испытания. Объясним, подскажем — слава Богу, пока еще есть кому научить. И неважно, знаете ли вы правила и графы, опыт в начале пути совсем не главное. Непременное условие только одно — любить собак. Без этого никак, а остальное приложится.

Елена Федулова
17 декабря 2020 в 12:03

Фото автора.

Только в нашей семье ожидали отнюдь не праздника…

От нас уходил Блэк, сеттер-шотландец, старый, тяжелобольной.

Какими-то невероятными усилиями он цеплялся за жизнь, а она медленно-медленно, по каплям вытекала из собачьих ног, больного тела, потерянных глаз, сделавшихся белесо-прозрачными и безучастными.

Никого не узнавая, замерев, словно прислушиваясь к шагам смерти, пес уходил…

Полностью парализованный, он лежал, уткнувшись головой в руки хозяина, и изо всех своих сил заставлял работать только один живой орган своего тела — сердце.

Оно стучало упорно, словно не осознавая, что ничем уже не поможет, но стучало, стучало, отдаваясь в руки человека, держащие голову любимого пса. Стучало сердце до тех пор, пока ветврач, тяжело вздыхая и не глядя на хозяина, остановил его биение навсегда…

Так вот начиналась новая жизненная страница в нашей семье. Оставшись один, Дик, второй сеттер-шотландец, некоторое время находился на даче (как раз на новогодние каникулы) и, сказать по правде, особо не скучал по отсутствующему собрату. Или мы этого не замечали, поскольку очень переживали сами.

Но все проходит, кроме принятия решений. И решили мы одно — две собаки — это нормально. Даже хорошо. Да нет, вообще отлично! Если что случится с одной, то есть вторая (нормальный ход мыслей, не так ли?). Э-х-х-х…

Как же мало мы тогда понимали в этой собачьей жизни… Итак, приняли решение. А тут сезон открылся, май, Марково, очередной чемпионат гордонов — и понеслось: поля, выставки, поля, соревнования…

И вдруг (как всегда, случилось «вдруг») — вот оно! Вернее он. Маленькое чудо (почему-то чудо всегда маленькое или обыкновенное). Мася! Масяня!! Дон!!!

А дальше, как в сказке: «И стали они жить-поживать, добра наживать». Это в сказке конец, а в жизни только начало. И на счет добра тут надо разобраться. Не злата-серебра, а добра. Почувствуйте разницу.

Принесли щенка в дом. А там Дик. Как он его примет? Взрослый ведь кобель, самодостаточный. Да поначалу никак. Удивленно поднимал лапы, смахивая с себя мохнатый урчащий и рычащий комок, стремящийся прихватить все, что попадет под растущие зубы. Дик уходил в дальний угол, сворачивался клубком, жаловался хозяину.

Вопрос в глазах: «Это что? Опять! То старый, теперь малый. А я? Ведь я самый-самый. А тут: ух ты наша Мася, радость, счастье всей семьи. Ты покушал? Молодец! Пописал? Умница! Еще и покакал? Хорошо покакал? Отлично! Мася…»

Несмотря на скепсис Дика, во многом он был прав. Это теплое мохнатое, вечно копошащиеся существо принесло в дом солнечный свет и радость предчувствия новых открытий, ожидания новых работ в полях, встреч с природой. И конечно, всенепременно учтем все ошибки воспитания и натаски, и пес будет! Тьфу, тьфу. (Ну-ну, учли…)

На самом деле все было прозаичнее и проще, с одной стороны, и сложнее, с другой. Ну об этом позже.

Рано или не очень, точно не помню, но застали мы такую картину: посреди комнаты на ковре лежит, свернувшись, Дик, а на нем, вернее в нем, на спине, раскинув лапы и подергиваясь, спит Дон. Как и когда они договорились, неизвестно. Но с этих пор старший стал охранять младшего. Да как охранять!

Надо сказать, что за всю свою жизнь Дик дрался со своими четвероногими партнерами два раза. Я уже отмечал его самодостаточный характер — в частности, независимо вел себя в окружении других собак. Один раз, в Марково, сцепился с собратом по породе (но это отдельная история). А в другой раз…

Гуляли наши питомцы на окраине леса у дома. Дик отошел в кусты, а Дон копошился рядом с хозяйкой. И это почему-то не очень понравилось соседскому псу не очень понятной породы. Не особо задумываясь о последствиях, бросился последний на малыша. Поступок сам по себе из ряда вон, да еще и условия разные: наши на поводках, а противник свободен.

Дон растерялся, взвизгнул и бросился хозяйке в ноги. И тут на сцену вылетел Дик. В одно мгновение снес с нее оголтелого агрессора, при этом мутузил его по-взрослому, лапами, корпусом, потом придавил к земле, прижал ревущей пастью горло врага. И замер, ожидая дальнейшего развития событий.

Дальше события развивались в плоскости устного общения владельцев собак. Но к нашему описанию это не относится. Итак, Дик гордо встал, выплюнув шерсть побежденного соперника, отряхнулся, и, оставив лежать поверженного врага на земле, спокойно затрусил дальше по тропинке.

Дон осторожно поковылял за ним. Хозяйке ничего не оставалось, как присоединиться к этой победной кавалькаде. С тех пор Дона никто не задирал. А Дик больше и не дрался.

Надо сказать, что содержание двух собак в доме не составило нам особых забот. Еды надо было в два раза больше, мест для кормления — два, лежанок — две, но вот последнее очень условно.

Если едят собаки все же из своих мисок, то отдыхают и спят, где придется: на лежанках, на диване, на ковриках и просто на полу.

Проблем, как оставлять собак одних дома, у нас не было. Для начала малышу купили огромную клетку. Она простояла с закрытой дверью и запертым в ней на четыре часа Доном только один день. Дальше дверь сняли. Клетка и сейчас стоит в коридоре, считается, что это место младшего. Но при строгих разборках в ней прячутся оба…

При этом Дик уже давно ничего не грызет. А вот Дон… Двери, обои, книги особенно (читать любит!), если лежат не на месте. А так ничего особенного. Войдешь и видишь — гордоны живут. С годами это закончилось, но вот «почитать» или свить «гнездышко» из доступной одежды или постельного белья — это нет-нет, да и случается.

Ночной сон — это особое действо. Так сложилось, что в городской квартире Дик спит везде, кроме кровати хозяев. Иногда подойдет, положит голову на край постели и смотрит завистливо-просяще на нас и на Дона, свернувшегося калачиком на своем законном месте, в ногах у хозяйки.

Это пошло с наших поездок на дачу зимой. Там у обоих собак есть «свои кресла», но когда приезжаешь в неотапливаемый дом под вечер, включаешь отопление, одеваешь на себя все что возможно, как-то не по-людски оставлять собак, особенно если один еще совсем щенок, спать в ледяных креслах.

Вот и забираемся всей стаей на кровать, все в пледах, одеялах — и собаки, и люди. Только в городе Дик спит на «земле», а Дон от этой дачной привычки не отходит.

Правда, есть и другой момент. Стоит хозяину прилечь на диван, как тут же оба двое наперегонки стремятся занять «свои» места на человеке: Дон — головой на груди, Дик прижимается к ногам. И замирают, вожделенно и спокойно. Все-таки «два плюс два» — это стая!

Некоторые сложности возникали только в полях. Работать с двумя собаками одновременно у нас не получилось. Все сводилось поначалу к поиску Дика и погоне за ним Дона. Стоило одному из них встать по птице, как другой из любого угла поля летел к месту стойки и сносил за ней любую птицу.

Поэтому стали выпускать из машины в поля по одному, при этом тот несчастный второй вопил во всю глотку, метался по машине, топча и ломая все, что подвернется под лапы. Пришлось брать одного, ехать работать, затем сдавать уставшего первого номера на попеченье жены, брать второго и опять в поле.

Согласитесь — потеря во времени, потеря в темпе и потеря в найденной птице. Но другого в период обучения Дона мы придумать не смогли.

Тем не менее тихой сапой наша «Мася» стал набирать и опыт, и разум, и верность. Причем самым классным у Дона, в придачу к отличному чутью, оказалось великолепное послушание. Даже чересчур великолепное.

Нельзя, оказалось, при подзыве собаки опускать руки вниз, к полю. Дон тут же начинал шарить в направлении, указанном рукой. А всего-то два раза показал ему на подсадного перепела — и вот тебе, на всю жизнь.

И еще одно. Дон никогда не гнал! Тот, кто знает, что такое гоньба и как с ней бороться, меня поймет (нам одного Дика хватило за глаза). И на испытании, и на охоте совершенно спокоен за собаку в этом направлении мысли…

Сейчас, когда старший Дик «вышел на пенсию», Дон стал получать максимум полевой практики, при этом он созрел, стал очень уверенным в поиске. Охотиться с ним одно удовольствие…
А Дик… Сказать по правде, очень жалко его, хотя никто не обижает нашего ветерана.

Но видеть, как рвется в поле, как мчит отпущенный с поводка старый пес, понимать, что нельзя ему много работать, так как не бережет он себя. Понимать и то, что его молодость, его победы уже позади, к великому сожалению.

Мы понимаем, а он не хочет. Невозможно налюбоваться на красоту его движения, чутьистость, ум, огромно желания найти птицу. Это его жизнь…

А самое печальное, что в этой жизни «Масе» Дону уже семь лет…

Счастья миг — это раннее утро, свежий ветер, пахнущий непередаваемым ароматом луговых цветов, великолепие просыпающегося светила, медленно открывающего свой глаз из-под капелек росы, бесконечный простор неба с неповторимым узором облаков, причудливо выстраивающихся в сказочные города.

И идущие впереди своих хозяев ровным мощным, чутьистым ходом черно-подпалые сеттера Дик и Дон. Все мы — дети матери-природы, которая в этот момент принимает нас в свою семью.

Преданный, любящий и гордый взгляд четырехлапых и тихое счастье двуногих…
Вот это и есть, да простят меня за дерзость высказывания, наше обыкновенное чудо.

Владимир Кузнецов
17 декабря 2020 в 11:51

ИЛЛЮСТРАЦИЯ СЕРГЕЯ ВОРОШИЛОВА

Федор, румяный угрюмый парень в высокой татарской шапке, посмотрел на медленно возносящееся солнце, на дымные поросли, потрепал тянувшуюся к нему яблочную выжловку и, закладывая в ружье блестящие медные патроны, нахмурился.

— Валяй!

Собаки, встряхиваясь, метнулись в кусты, зашумели. Выжловка Запевка мучительно и, вероятно, безвольно, взвизгнула.

— Жировка, — прошептал Федор, чуть закусив губу и вскинув русую левую бровь.

Он зычно покрикивал, горяча собак:

— Ай-яй-я-яй!
— Доберись, доберись, — отзывался взволнованный, забывший обо всем Сергей.

Они переходили плотную, молчаливую поросль и, внимательно разглядывая каждый куст, пугливо вздрагивали от малейшего шороха.

Сергей кружил быстро, волновался неизбежной близостью позывистого собачьего плача, напряженно, но недоверчиво ожидая его.

— Доберись, доберись,— все нетерпеливее вскрикивал он.
— Ай-яй-а-й! — хрипло и сдержанно подхватывал Федор.

Федор шел осторожно, с частыми, долгими остановками. Поравнявшись с ним, видя его татарскую шапку, напоминающую о зиме, о теплом избяном запахе, слегка успокаивался и Сергей. Опять взвизгнула Запевка. Взвизгнула и замолкла.

— Нет, не найдем, — отчаивался Сергей и вдруг, взглянув на Федора, безвольно встряхнул ружьем.

Федор склонил голову (показалось, что высокая шапка упала на вытянутые руки) и слабо откинулся назад.

Два выстрела морозно растеклись в солнечной тишине, горячо застонали собаки, и в ту же минуту послышался тонкий, уловимый лишь охотничьим ухом скок.

Заяц-листопадник, вскидывая задними лапами в холодных белых чулках, торопливо мелькнул на просеке, легко отбросился назад — отчаянно метнулся навстречу близкому, непрерывно звенящему собачьему стону, потом свернул и, такой же быстрый, испуганно треплющий ушами, понесся к старой, еще не остывшей лежке и вдруг резко дернулся, зашатался и остался на месте.

— Гот-о-о-в! — звучно, по-деревенски волнующе прокричал Федор.

Он не спеша подвязал зайца, закинул его за спину, сладко повел плечами, вкусно закурил и сдержанно поласкал отдыхающих, опьяневших собак. Увидев Сергея, попробовал нахмуриться: лукаво вздохнул, скупо покосился на свисавшую к патронташу заячью голову.

— Пустяковина. Маленький.

И быстро зашагал, зычно, с свистящим раскатом, покрикивая собакам.

ИЛЛЮСТРАЦИЯ АЛЕКСЕЯ КИВШЕНКО

Сергей пробирался мелочами. Изредка трубил, заслушиваясь отголосками: они плыли очень тихо, словно далекая девичья песня.

Зайцы лежали плотно и крепко. Долго безмолвствовали неутомимые собаки. И только на окраине сухой, заросшей гати, среди пышных моховых ковров, натолкнулись на пахучий, невидимыми крестиками раскинутый след. Великой мукой, невысказываемой силой страсти зазвенела языческая мольба гона.

Сергей бросился к ближайшей, уводящей на сечу дороге. На дороге столкнулся с Федором: тот стоял, сутулясь, крепко расставив ноги, осторожно приподнимая ружье.

— По красному, — шепнул он, не оборачиваясь.
— Думаешь? — с усилием выговорил Сергей.

Федор, суровый, с плотно сжатыми губами, с беспокойной левой бровью, не ответил. Только слабо повел локтем:

— Тише!

Серебряная вьюга гона сыпалась уже над сечей, над пышностью бешено колеблемых моховых ковров. Сергей выбежал на уютную полянку, встал на слиянии трех троп, прислушался и чутко насторожился: собаки вели к нему. Он пытливо оглянулся направо, налево: редкий березняк, изумрудный блеск мхов, и во мхах — далекая, плавно бегущая лисица, похожая на золотой, вздрагивающий, все увеличивающийся березовый лист.

Сергей ударил. Лисица, злобно вскидывая голову, споткнулась на перебитые лапы, опустила потяжелевший хвост… взбросилась, дрогнула и растянулась — второй выстрел осыпал ее сплошным, раскаленным ливнем…

Он долго разглядывал боковую прошву раны, мутные, стягивающиеся глаза, тонкую янтарную седину хвоста, изящную выточенность лап, а потом, не подвязывая зверя, высоко вскинул холодный, изогнутый рог и затрубил: торжественно, протяжно, с долгими, певучими заливами.

Подвалили, не прерывая гона, собаки, по капельке слизывали теплую, дикую лисью кровь. Сергей их на цепь подвязал около лисицы, тут же, в развесистых рогах ели, повесил ружье и сумку.

— Гоп-гоп! — кричал он, запрокидывая голову. Донесся такой же, родной и теплый отклик Федора.

Вместе с Федором наломали сушняку, повесили чайник. Мягкий дымок спокойно и легко ложился на зябкие березовые плечи пуховой оренбургской шалью.

Такая же лебяжье-нежная шаль расстилалась и над березами: небо туманилось все плотней и гуще, опускалось все ниже, было по-зимнему тихим, спокойным и строгим.

— Беспременно пойдет снег, — говорил Федор.

Сергей протянул руку — снежинка, засеребрясь, растаяла. Он перевел глаза на костер, потрескивающий в полумгле, и откинулся на пышные подушки благоухающей хвои.

К благословенному теплу костра чутко жались собаки. Но Федор торопил:

— Давай-ка, Сергей Павлыч, двинемся.

Он встал, прикинул ружье и прищурился — волнующе и задорно:

— Авось где-нибудь вытурим.

Опять, только глуше и сдержанней, раскатывался хищный охотничий позыв.

— А зашли мы далеко. Пора поворачивать. Надо манить собак.

Сергей затрубил. Кто-то откликнулся — таинственно и сдержанно-дружески. Вероятно, охотник. Скоро показалась породистая, на вытянутой цепи, собака, а за ней крепкий, красивый мужик с ружьем за плечами и крупным, вылинявшим зайцем на левом боку. Мужик присмотрелся и, узнав, удивленно покачал головой:

— Далеко же занесло вас, приятели!

Подойдя к Сергею, он закурил, закашлялся и подмигнул.

— Порошка, брат! — низко, с ласковой глухотой, проговорил он, разглядывая запушенно-огненную, дымившуюся от снега лисицу.

Сергей потрепал собаку, и она, встряхиваясь, широко повела хвостом: Сергей не раз ночевал в избушке ее хозяина, лесника, и целыми днями охотился с ней.

— Хороша твоя Вьюнка!

Лесник склонился к собаке, ласково похлопал ее по крутым, песочно темнеющим бокам.

— Цены нет!
Потом посмотрел на Сергея.

— А ваши гонцы где?

Федор, срываясь с места, отчаянно загоготал:

— О-та-та-та-та-та…

Сергей, предупреждая его, отвернулся, выстрелил и, держа в одной руке раскрытое ружье, другой высоко взбросил рог.

Сзывали настойчиво и долго. Наконец, впереди хрустнула сухая ветка. Сергей побежал навстречу и, показывая собаке на волнующийся, взбитый им снег, закричал с притворной страстностью:

— Ат-та-та!

ИЛЛЮСТРАЦИЯ ROSA BONHEUR

Запевка, схваченная Сергеем, успокоилась не сразу: недовольно стонала, просяще поднимала глаза, порывисто рвалась из сильной, державшей за ошейник руки. Успокоившись, потянулась к соседке Вьюнке, тонко коснулась ее настороженной морды и попятилась, остро расшевеливая короткую, жесткую шерсть на спине. Вьюнка зарычала.

Две хищницы, две лесные красавицы, стояли с недвижно повернутыми друг к другу головами, сияя смуглой древностью диких и страстных глаз. Зажигай лежал между ними тревожно и чутко и, слизывая застывающий на лапах снег, изредка пощелкивал зубами.

Снег падал по-прежнему — спокойно, легко и мягко. Собирались домой. Лесник уговаривал:

— А ты останься, Сергей Павлыч: ночуешь у меня, а утром раздолье будет по порошке!

Сергей согласился, оставив с собой Запевку. Зажигая увел Федор. Пошли бором, неведомыми, глухими дорожками. Лесник обернулся.

— Обнову покажу тебе — бабу свою.
— Красивая?
— Писаный портрет.

Сергей уже слыхал об этой бабе: лесник, женившись во время поездки за хлебом, ревновал свою жену к каждому приходящему и проходящему.

— Только, грешным делом, не приревнуй, — рассмеялся Сергей.
— Ну, что ты! Я, чай, не безумный.

В сенях висели беличьи, заячьи и лисьи шкурки. В избе тонко голубели низкие оконца. На перегородке, в высохшем троицком венке, пряталось треснувшее зеркало.

Раздеваясь, Сергей заглянул в его мутную глубину: оттуда глянуло молодое, розовато бледное от мороза лицо и тихие глаза с голубоватым, как у падающего снега, отблеском.

Певуче, напоминая будильник, зазвенел самовар. Заскрипела дверь: вошла баба. В сумерках ее фигура, низко напущенный на глаза плат, затканный снежными разводами, казались в этой глуши трогательными и нежными.

Женщина вгляделась в полутьму.

— Эй, батько, ты уже пришел?

Заметив Сергея, она поздоровалась, попросту, очень радушно. Из-за перегородки тяжело вышел лесник, молодой, красивый, в голубой рубахе с распахнутым воротом, с засученными, глубоко засунутыми в карманы руками.

— Шатаешься?

Не вынимая рук из карманов, он вплотную подошел к жене.

— Где была?

Жена сняла платок, оправила волосы. Ответила все так же просто, с легким недоумением:
— А на деревне. У гостях.

Голос у нее был тихий и странно напоминал отголоски охотничьего рога. Лесник сердился, но грубость его была мягкой, походила на затаенную нежность. Он хлопнул дверью и через минуту вошел с вязанкой дров и матерым, вылинявшим зайцем.

Разожгли подтопок, по избе потянулся домовитый, зыбкий свет. Лесник, строгий, с отблесками огня на рубахе, снимал заячью шкуру, осторожно подрезая ее ножом. Сняв, кроваво вспорол алую, с покачивающейся головой тушку, вынул зеленоватые грузные потроха и, по-звериному раздувая ноздри, обнюхал их и бросил в таз.

Шкурку же натянул на две распяленные, остро сросшиеся ореховые ветви и, крепко перевязав внизу, осторожно поставил на печь. Потом сел рядом с женой у мирного, древнего огня.
Лесник подтолкнул вздрогнувшую, улыбнувшуюся жену, слегка обнимая ее.

— Вот баба так баба! Сергей Павлыч и тот загляделся.

Женщина, смущаясь, встала, отошла в сторону. Лесник смеялся и, глядя на нее, неторопливо курил.

— И в сам-деле, — повернулся он к смущенному Сергею. — Против ее ни одна девка не вытянет.

Жена отмахнулась:

— Отстань, батько!

Она собирала чай — не спеша, опрятно. Вздула маленькую коптилку. В дверь заскреблась Вьюнка. Лесник впустил, подвинул к ней таз с заячьими потрохами.

— Матушка моя, проголодалась,— тихо поглаживал он ее.

ИЛЛЮСТРАЦИЯ RIEN POORTVLIET

Сергей глотал горячий чай, слушал звон самовара и, вспоминая свою одинокую комнату сельского учителя, завидовал леснику, уюту его избушки, близкой и родной душе женщины…

Задремавшие собаки вздрагивали. Мигала коптилка. Гасли, сизо волнуясь, угли тихого очага. Клонило в сон.

Легли рано: лесник с женой — на широкой деревянной кровати, Сергей — на голбце. Чувствуя природную теплоту, он быстро закрыл глаза увидел набегающую откуда-то лисицу и над ней падающий снег, ровный, мягкий, непередаваемо голубой. Уснул.

Проснулся перед рассветом.. Закурил, вышел на крыльцо. На дворе к Сергею бросилась его собака, завертелась у ног и, опахивая соломенным теплом, прыгнула на грудь. Вышедший на крыльцо лесник провожал ласково.

— Ты, Сергей Павлыч, беспременно загляни в Озерки — русачки есть!

Молодой снег был душист и прозрачен. Ветра, по-вчерашнему, не было, и особая
тишина, уже зимняя, глухая, напоминавшая об оранжевых закатах и ледяной луне, заставляла любить лесную глушь спокойной, мудрой любовью. И в то же время, тревожно хотелось гона, сладкой дрожи на лазу, верного выстрела.

Сергей, осторожный, неслышный и зоркий, долго пробирался мелочами и через несколько часов, не найдя ни одного зайца (следа в лесу еще не было), выбрался на дорогу и по ней — к старой усадьбе-коммуне. Он обогнул двор, прошел в липовый сад.

Неожиданно нашел широкую раковину заячьей лежки, совсем свежую, с оставшимися в изголовье янтарными пушинками. Присмотрелся к следу: ровный, мягкий и в то же время неуловимо изящный, русачий, широко растекающийся звездными бусами вокруг душистой яблони-боровинки.

Недалеко от яблони заяц, сделав огромный прыжок, перебрался на дорогу. Дорогой шел долго, почти незаметно для глаза:

Сергей, наклоняясь, едва разбирал прозрачный слепок когтей. И только пройдя около версты, заметил легкую скидку, а вдали, в поле, взбуженного, непрерывно подкидывающегося зайца.
Сергей зататакал отставшей где-то собаке.

Она принеслась буйно, с блуждающими глазами, и погнала дико, заливисто и веселю.Теперь не уйдет, подумал Сергей. Перебегая поле, он прислушался. Гон доносился слабо, русак раскидывал огромнейшие круги, понемногу теснясь к деревне, к тихим, заваленным соломой гумнам, к меховому затишью сгорбленных овинов. Не добежав до овинов, Сергей встретил двух плывущих в облаках соломы баб.

Передняя приостановилась, посмотрела на Сергея и, показывая назад, сказала:

— А заяц только што пробег.

Сергей отдышался, вслушался в отхлынувший гон, остановился на только что простроченной тропинке, за поскрипывающим пряслом. Заяц, снова раскидывая широчайшие круги, носился полями, тихими лощинами, безлюдными, молчаливыми дорогами.

И снова, но с другой стороны, теснился к деревне: глухой голос Запевки все больше наливался металлическим звоном, все острее замораживал Сергея. Он уже мог различить досадное, переходящее в жалобу повизгивание собаки в те минуты, когда она скалывалась, и вдруг, оглох от разгульного, задорного гула на деревенской улице.

— Заяц, заяц! — отчаянно взвизгнула ошалевшая баба.
— Ай-яй-яй! — бестолково погасил ее тонкий мальчишеский вскрик.
— Держи-и-и! — зычно, заглушая мальчишек, прокатился чей-то хрипящий, бегущий бас.

Сергей с ружьем, прижатым к плечу, не трогался с места: он уже заметил ошалелого, распластанного по гумну русака. Русак выскочил из-за овина дико и шумно, в хрупком венце взбиваемой снежной пыли. Увидав Сергея, побочил, опьяняюще сверкнул золотистой, смуглеющей спиной и, неслышно подброшенный выстрелом, ткнулся в снег.

— Л-ловко, от разу! — прокричал проезжавший невдалеке мужик.

Мужик остановил лошадь, вывалился из дровней и быстро побежал, путаясь в широких полах армяка. Подбежав, поднял слабо передергивающегося русака, скосив рот, стукнул его между ушами и, восхищенно глядя на Сергея, опять сказал:

— Л-ловко!

Быстро вынеслась Запевка, бросилась к зайцу и, ловя падающую с его атласных ушей крупную брусничную кровь, гневно зарычала.

— Тише, тише!— приласкал ее счастливый Сергей и, беря зайца, взглянул на собачьи глаза. — Наш заяц, наш!

Николай Смирнов
10 декабря 2020 в 15:20

Фото Владимира МАСОЛИКОВА

Но разговор сейчас не об этом.

Другой вопрос: кто мы сами такие?

Как себя позиционируем?

Чем помогаем нашим идейным противникам, какие козыри даем им в руки?

Я затрону только одну сторону, одно событие. А вы уж судите, прав я или нет.

Итак… Ближайшее Подмосковье, пойма реки Х (называть не буду по понятным мне причинам). Лето этого года. Открыта охота без ружей, то есть долгожданная работа с охотничьими собаками в полях.

Не надо говорить о том, с каким нетерпением мы ее ждали в этом «коронабесе». И — да: натаска, испытания — все по новым, «ковидным», требованиям — не более пяти собачек в день… Ну да Бог им судья… Сейчас не об этом.

С момента разрешения работаем в полях. Натаскиваем молодежь, испытываем подготовленных собак, даем поработать основному поголовью среднего и старшего возраста. И, представьте себе, всем хватает птицы: и для натаски, и для полноценных испытаний.

А еще мы отмечаем, что количество встреч и места этих встреч с птицей поразительным образом не меняются. Вернее меняются, но совсем незначительно.

Господа натасчики, вам эта ситуация знакома? Могу утверждать, что с июля в этих полях в пойме реки жируют и кормятся птицы местной популяции. И это все о нем, о дупеле…

А теперь открытие охоты с легавыми. Черный день… Только что, буквально в пятницу, в угодьях проводились работы с собаками по полевой дичи. И вот суббота, 7 часов утра. День ясный, но полное безветрие. На краю поля стоит машина с одиноким охотником и собакой.

Подъезжаем, здороваемся. «Поздно, ребята, приехали. Целая команда уже здесь прошлась. Как бреднем все прогребли». «С собаками?» — спрашиваем. «Ага, вроде одна была, может, и две, а людей — целая артель». Стоим разговариваем. Ждем ветра.

Около восьми часов утра появился легкий ветерок. Выпускаем своих гордонов да курцхара-сотоварища и идем в поле. Собаки в поиске. Отмечают места ранее постоянного нахождения птицы. Пусто. Вдруг стойка: да неужели?

Читайте материал: "Дупель в опасности"

Командуем на подъем птицы (ружья с собой принципиально не брали) — пес находит битого дупеля. Еще не совсем остывшего… Идем дальше. Пусто. Пусто. Стойка! Пиль! Трепыхаясь и падая на одно крыло, рванулся вверх из-под собаки еще один дупель. Упал рядом и забился, затрепыхался, потом замер. Подранок… Дальше все поле — пустые, отмеченные собаками насиженные места.

Господа дорогие охотники, с разных букв «О», или как к вам обращаться? Что же вы делаете? Как можно на крошечных этих полях оставлять дорогих птиц, не добрать подранков? Вся трава в этом месте (а высота ее по щиколотку) вытоптана, будто стадо прошло. И не нашли? А собаки ваши что там делали?

А еще хочется задать вопрос: вы какую птицу стреляли, местную или пролетную (в Московской области разрешена добыча только пролетного дупеля. — Ред.)? И не надо прикрываться расхожей фразой: «Мы, что, у каждого дупеля паспорт с пропиской спрашивать будем? Смотреть, местный он или нет?» Местный он… Был местный… До вас…

Хочется задать еще вопрос: вам чего в этой жизни не хватает? Мяса редкой дикой птицы в начале августа? Мясо впрок лучше покупать в магазинах. Его там много, и дешевле получается…

P.S. Дупель на описываемых полях вновь появился в 20-х числах августа. Пролетный. Можно даже паспорт не смотреть. Добывайте на здоровье.

Ну а местная популяция… Который год мы пытаемся услышать в этих местах дупелиное токование по весне. И не слышим. И в следующем году, надо полагать, мало что изменится. Вот как-то так…

Владимир Кузнецов
10 декабря 2020 в 15:16

Фото Антона Журавкова.

Мясо вымыть, нарезать мелкими ломтиками.

На сковороде с толстым дном разогреть растительное масло.

Положить в него мясо и тушить без крышки на сильном огне — должна появиться корочка.

Измельчить овощи: болгарский сладкий перец, лук, морковь и редьку.

Когда на мясе появится корочка, положить морковь, а через 5 минут — лук.

Все это перемешиваем.

Как только лук зарумянится, добавляем натертую на терке одну небольшую редьку. Тушим без крышки.

Добавить томаты, нарезанные кубиками, и томатный соус (лучше соус «Соцебели»). Перед этим в тарелку положить томаты, нарезанные кубиками, соус «Соцебели», имбирь молотый и специи к мясу.

Все это перемешать, добавить кипяченой воды, чтобы смесь стала жидкой.

После того как мясо с морковью, луком, перцем и редькой потушится, добавить туда эту смесь. В случае необходимости добавить кипяченой воды, чтобы в глубокой сковородке мясо плавало.

Тушить около двух часов, чтобы мясо было мягким. Солить по вкусу ближе к концу тушения.
Отварить лапшу (в продаже имеется специальная лапша для лагмана), промыть ее, выложить в кастрюлю и залить из сковородки тушеным мясом с овощами и специями.

Приятного аппетита!